Александр Сокуров - В центре океана [Авторский сборник]
Каждого человека я вижу как равного.
В моей жизни был период, когда я думал, что я все знаю, что я — бог.
И из-за этого я потерял себя. Я сознавал, на что мы способны, только я забывал, что всё, на что мы способны, мы должны совершать, уважая других. Других людей.
В моей жизни был такой факт, когда меня случайно арестовали в Америке, я провел в камере сутки, и там ко мне относились как к неполноценному, как к цветному. И до сих пор это самое сильное впечатление в моей жизни.
Когда я вернулся в Нидерланды, во мне была злость, которую… да, невозможно описать. Злость, которая может поселиться в человеке, она, по-моему, почти безгранична.
Да… Я впал в депрессию, проспал девять месяцев, я не хотел больше выходить на улицу, я не хотел разговаривать. В конце концов я снова взял потерянную нить, я снова вышел на улицу. Теперь я могу сказать, что я стал лишь сильнее.
Знать, зачем я живу, я никогда не буду.
Но я могу… я… живу ради жизни, живу жизнью. Я хочу сказать, что я очень счастлив, что живу…
Я смотрю на его лицо и думаю: «Если ты так счастлив, зачем тебе нужен я — чужой, незнакомый, безмолвный?..» Но, глядя мне в лицо, он продолжал.
…И я верю в доброту человека, я также верю в жестокость, в плохую сторону человека. Я думаю, что оба чувства одинаково сильные. Но всегда есть выбор, у тебя всегда есть выбор между приветливостью и агрессией, а агрессия — более простой выход для людей. Приветливость — это… приветливость звучит вроде немножко, немножко, как в шестидесятые годы. Самое главное, по-моему, — это любовь, и если бы мне разрешили дать имя Богу, я назвал бы его Любовью.
Это та созидательная сила, которая стоит очень близко с ненавистью.
…Потом Марк замолчал. Я понял, что он сказал все, что хотел сказать, и я ему больше не нужен.
Молодой человек сидел напротив меня с закрытыми глазами.
Я, конечно, никогда больше не увижу его. Жаль.
Созидательная сила рядом с ненавистью… слишком по-человечески.
…Потом… потом я почувствовал живое тепло камней.
И я оказался в совсем другом месте.
Луна… и вокруг старые стены.
Старинная башня, маяк… А может быть, это остров?
И это какая-то крепость на острове?
Я по-прежнему был один, но меня кто-то направлял. И было это — и не ночь, и не рассвет…
…Потом было цветущее дерево на моем пути. Не в Японии ли я?
Стебли холодные, руки мерзнут…
Нет… Я не в Японии.
Коснулся белого соцветия — ледяные лепестки.
Испугался хрупкости.
Пошел прочь, не оборачиваясь.
Иду вдоль стены с вереницей одинаковых дверей. Иду, потому что иду.
Кто-то ведет.
Не спрашиваю.
…Потом внезапно открылась одна из дверей в стене, и я вошел внутрь.
* * *…Потом была деревянная лестница. Какой-то богатый дом…
Полы скрипели. Почему-то одна рама была пустой.
Свет луны на стенах…
В тишине дома, который сам открыл мне двери, никто меня не встречал.
…Потом я разглядывал сюжет большой картины: вернулся корабль…
Разлука, наверное, была велика, и люди наконец-то встречаются… Кто-то идет вброд… но какая радость…
Жизнь — не другая… Радость, счастье — понятны…
А они, наверное, высматривают тех, кто еще на берегу.
…Потом я у дверей, и меня проводят через эти двери.
…Потом я ступаю по аккуратно расстеленной бумаге. Кто-то так позаботился о паркете.
…Потом был зал… В этом дворце, наверное, ремонт.
Кто меня сюда привел? Почему я здесь?
Картины…
Пейзаж. Река, парус. Тишина. Войти внутрь — и уже никогда не вернусь… Человеческая жизнь.
* * *Зачем эта лодка пристала к берегу? Вода в реке чистая, пахнет травой…
Это вечер или утро?
Утро.
А что там?.. Коровы спят в траве. Большие глаза…
Кормилицы, вечные рабыни человеческие.
А что здесь?
Стены холодные…
Хочу идти быстрее, но что-то мешает… как будто могу пройти мимо чего-то важного для меня.
Я преодолел огромное пространство, и в мгновение я здесь… Но вокруг пусто… и темно.
И в этой раме нет картины…
Сквозняк.
Высокое окно…
Какая-то музыка…
Мне кажется, там кто-то прошел?..
Нет ли кого там? Нет? Нет…
…Потом я оказался около мельницы и наконец увидел людей.
Вот они… Они сидят в лодке… Вот так однажды сели и остались в родных местах, и этот вечер — их вечный день…
А мельница, наверное, на острове…
* * *…Потом я попал в какой-то лабиринт.
До сего момента не понимаю, кто так вольно играет со мной…
На стене, но почти в углу странная картина в тяжелом золотом багете.
А это что? Улица города…
Но это же зима…
Они все как будто замерзли… Прошлое, видимо, было холодным временем, и вся эта красивая жизнь была такой красивой от жестокости ветров и холода небес…
Наверное, тогда Господь Бог особенно внимательно следил за жизнью людей и строго испытывал их…
Наверное, сейчас Он занят созданием нового мира — другого, совершенного, а наша жизнь идет самотеком.
…Потом… Какие-то звуки вокруг меня… Что под ногами тут?
Когда я переступил порог, я замер…
Это же «Вавилонская башня». Брейгель, Брейгель. Брейгель…
Что это? Мировоззрение или сама жизнь? Свобода — или мечта о клетке?
Кто они, строители этой башни? Христиане или язычники?
Какая разница… Христиане… Язычники…
* * *…Башня Вавилонская, и лодки под парусами… Разумно… Одно для другого…
…Потом я подумал, что это, конечно, моя последняя встреча с «Вавилонской башней», и я сказал ей ласково «прощай».
Я боялся, что слишком обнаружу свою печаль, тоску расставания. Поэтому сразу и отвернулся.
…Потом я с трудом пошел туда, где видел свет…
Потом я увидел солнечную аллею…
Легкий, совсем добрый Ван Гог. Золотая аллея на резком осеннем ветру. Мгновение.
Но какое длинное.
…Потом мне послышались чьи-то легкие шаги, но я по-прежнему был совершенно уверен, что здесь один, и был уверен, что все это только для меня, иначе зачем было проносить меня через время, воду, через ветер по этим страшным дорогам, мимо брошенных деревень и замерзающих лесов.
Здесь, наверное, только что висели картины…
…А это зачем здесь?
…Потом вернулась Луна, она заставила меня обернуться…
Площадь старого города… летняя тишина… вечная жизнь…
…Не я ли когда-то написал эту картину, не я ли когда-то видел все это перед собой, каждое дерево, каждую тень?
…Я хорошо помню это небо…
Хорошо помню, потому что долго ждал, когда облако начнет удаляться от меня и я увижу его оборотную сторону и прочту, что там написано…
Если есть вера — небо живое…
Все мертво внизу? — все живо здесь, наверху!..
И все здесь легко…
Вечная жизнь…
1765 год. Питер Санредам…
А, да… это все же его работа… я же тогда стоял рядом с ним…
Вот справа стоял…
А это он дописал позже — в тот момент коляски не было…
А эти горожане… они на самом деле часто бывали здесь… о чем-то разговаривали.
…Деревья помню, но мне кажется, их было больше, а детей не помню…
Нет, нет…
Детей не было!
Вон то окно никогда не открывалось… Питер это придумал, никто не знал, кто здесь живет.
…И этого господина со шпагой я никогда не видел…
Площадь Марии.
Это площадь Марии.
* * *Краска высохла, и все остановилось.
Все неподвижно, пока мы все или некоторые из нас не вернемся в этот город…
Все будет так же неподвижно…
Так, может быть, вернуться?
Только как?
Часы-то остановились.
Так запустим… запустим…
Башня…
Тени неподвижны… солнце уже далеко ушло. Не вернуть…
А холст еще теплый!
Свет Луны погас.
И в темноте мне некуда было идти.
И незачем.
ВОСТОЧНАЯ ЭЛЕГИЯ
…Всё как во сне…
Я вижу облака… туман…
…сосновый лес…
…знакомый берег моря…
…И тяжести на сердце нет.
На море лунный свет.
Мне кажется, что меня кто-то позвал…
Темный лес, белые стволы берез.
…Нет, никого нет…
В море появился остров…
Из ничего, из соленых брызг и пены, из чьего-то желания.
А на острове появляется лестница — и путь наверх по ее каменным старым покусанным ступеням…
…И вот я уже на острове…
Старая каменная лестница…
Огромные криптомерии…
